Я отдала Инессе телефон и вернулась на «восьмерку». Мне лучше думается, когда я хожу. Пару раз я прерывала свое хождение и устраивалась в стороне от «лемнискаты», чтобы снова начать послание к Элеоноре. С его первым абзацем я билась вплоть до «тихого часа», а полностью оно было готово лишь в конце дня. Я осталась довольна результатом. Письмо получилось таким, как мне хотелось.

16

Я проснулась еще в пять утра и в шесть часов была на ногах. Захотелось прогуляться, но моросило, и я пошла в шатер на медитацию. Куда еще было идти?

Вроде бы думать теперь было не о чем – письмо написано, и я знала, что стану делать дальше. Но голову было не остановить. То одна мыслишка, то другая проносились в ней со скоростью ветра, и, как это бывает в ветреный день, поднимался вверх всякий мусор: клочки каких-то воспоминаний, ошметки прежних соображений, эмоциональные отходы предыдущих дней, остатки обид и разочарований в самой себе. До завтрака я так и не досидела.

План на сегодняшний день был прост. Дождаться, когда откроется секретариат, отправиться туда, чтобы выписаться, – это было нужно для получения багажа, и из секретариата прямиком двинуть в камеру хранения. Сегодня должен был дежурить дядя Митя. После того как он выдаст мне мои вещи, я собиралась договориться с ним о доставке моего письма Элеоноре и трансфере в Суржин.

Мне еще предстояло сообщить о своем отъезде Нюте. И заодно как-то загладить мое вчерашнее поведение. Нюта, естественно, поинтересовалась, как прошел даршан Мокшафа, но я была вчера не в настроении и отшила ее, что было, конечно же, свинством. До завтрака еще оставалось время, и я отправилась из шатра в свой спальный корпус, надеясь, что застану там свою соседку. А заодно и заберу свое послание Элеоноре, которое я вчера спрятала под матрас. Оно должно было быть со мной, когда я приду в камеру хранения.

Нюты в комнате не оказалось. Я достала свое письмо, и мне захотелось его перечитать. Уже с первых строк мне стало не по себе. Это был какой-то жалкий лепет. Как я не увидела это вчера?! Когда же я дошла до описания своего опыта медитации, то больше не смогла выдержать собственные бредни и скомкала исписанный мною листок. А потом сидела в полной прострации и смотрела в стену.

Переварив свое эпистолярное фиаско, я решила написать Элеоноре новое послание. Я не должна уехать отсюда, не оставив для нее адекватное письмо, где было бы все, как надо. Иначе я не могла бы себя уважать. Мне стало все равно, сколько времени займет поиск нужных слов. Это должно быть письмо, за которое меня будет уважать также и Элеонора, ее уважение ко мне было мне не менее важно. Вполне возможно, что она его потеряла, раз игнорирует мой приезд. Я уже не думала, что ее здесь кто-то может удерживать от встречи со мной.

В комнату в любой момент могла вернуться Нюта, и теперь это было бы очень некстати. Из моих излюбленных мест, где можно было спокойно побыть с собой, я выбрала возвышение рядом с овальной проходной в верхний лагерь, откуда было видно, кто оттуда выходит или туда направляется. Там я и обосновалась со своим блокнотом, сев спиной к переходу. Он меня сейчас не интересовал. Мне просто нравилось здесь сидеть.

Перед глазами была дорожка, которая шла сюда от «магистрали». Я машинально смотрела на тех, кто на ней появлялся, и через какое-то время увидела Арджуну. Он шагал быстро и выглядел напряженным, словно что-то случилось. Выходит, сегодня дежурил он, а не дядя Митя, как я ожидала. Впрочем, это уже не имело значения. Мое новое послание к Элеоноре не складывалось, и я не думала, что поеду домой сегодня.

Но переключиться с Арджуны на свое письмо мне не удавалось. Я почувствовала смутное беспокойство и стала следить за передвижением этого уже не симпатичного мне охранника.

Арджуна вошел в переход, а я стала ждать, когда он оттуда выйдет. Вышел он уже скоро и пошел обратно опять же с повышенной скоростью. Это бросалось в глаза, поскольку в лагере полагалось ходить медленно. Мысль, что что-то случилось, уже не оставляла меня. К ней еще добавилась другая: это имеет отношение ко мне. У меня не было повода так думать, но тревога из-за этой мысли не пропадала.

Конечно же, я стала гадать, что могло случиться, и была этим занята, пока на дорожке снова не появился Арджуна. За ним кто-то шел. В следующее мгновение я невольно вскочила со своего места: это был Андрей Грохов.

Я едва не бросилась к Андрею. Моя первая мысль была: он ищет меня! Но остановил вопрос: а зачем он тогда идет к переходу? А точнее, зачем его ведет туда Арджуна?

Уж не направлялся ли Андрей к Эле?

Он мог добиться встречи с ней. Я не смогла, а он вот смог. Разве это исключено? Арджуна сначала сходил за разрешением, получил его и теперь ведет Грохова к Элеоноре. К кому же еще? Разве что к Федору. Ну и пусть это будет всего лишь Федор, тоже неплохо. Грохов может добиться от него больше, чем я. Андрей изобретательней. Он хорошо импровизирует. Я восторженно перечисляла таланты Андрея, которых не имела сама, и нисколько не страдала от самоуничижения. Мне замерещился конец моих мытарств, и я не хотела думать ни о чем другом.

И вот дверь снова раздвинулась. Первым вышел Арджуна. Когда я увидела Грохова, сердце екнуло. У человеческого тела свой язык. Плечи и наклон головы Андрея сообщили мне, что хороших новостей нет. Стало беспокойно. И так беспокойно, что сидеть я больше не могла.

Я спустилась на дорожку и окликнула Андрея. Между нами было метров десять. Грохов обернулся, и одновременно с ним обернулся Арджуна.

Андрей мне словно не удивился. Он смотрел на меня выжидающе, лицо напряженное. И такой же взгляд был у Арджуны. Я приближалась к ним, глядя только на Грохова, а когда подошла близко, то услышала сердитый шепот Арджуны:

– В лагере режим молчания.

Я сказала ему, не приглушая голоса:

– Нам с Андреем надо поговорить. Оставь нас.

Арджуна нервно заморгал и прошептал:

– Иди за нами.

И мы пошли дальше – Арджуна и Андрей впереди, я за ними. Так мы дошли до домика охранников и затем вошли в него.

Как только за нами захлопнулась дверь, Андрей спросил Арджуну:

– А где Дмитрий?

Значит, сегодня, как я и думала, дежурил дядя Митя. Но почему тогда в «сторожке» еще и Арджуна? Наверное, это из-за Грохова. Его приезд и требование встречи